Н. Заболоцкий, Лирика

[Джулия]

Очень мне нравится творчество Николая Заболоцкого. Особенно вот это его стихотворение:

"Журавли"
Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе -
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.

[Жулик]

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ

Заболоцкий Николай Алексеевич (1903—1958) Родился в Казани в семье потомственных крестьян. В 1920 г. окончил среднюю школу в Уржуме, в 1925 г. отделение языка и литературы Пединститута в Ленинграде, с 1926 г. печатал стихи. В 1927 г. Заболоцкий, И. Бахтерев, А. Введенский и Д. Хармс создали литературное содружество — Объединение реального искусства (ОБЭРИУ). Наследуя Хлебникову в основах стихосложения, Заболоцкий вместе с тем воплощал в жизнь декларацию обэриутов о решительном отказе от зауми. В своих театрализованных выступлениях перед публикой обэриуты не обходились, однако, без эпатажа, что прессой толковалось как «позиция классового врага». ОБЭРИУ прекратило существование (1930), обэриутов подвергли репрессиям. Некоторое время Заболоцкому еще удавалось печататься, в конечном счете и он стал узником сталинского ГУЛАГа (1938-44). В 1946 г. получил разрешение жить в Москве, но предпочитал тихую Тарусу. Написанная им «История моего заключения» ужасает. В Тарусе писал стихи, занимался переводами.

[Жулик]

ГОРОДОК

Музыка Владимира Красновского (19б7)


Целый день стирает прачка,
Муж пошел за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.

Целый день она таращит
Умные глазенки,
Если в доме кто заплачет —
Загрустит в сторонке.

А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому сегодня плакать –
Девочке Марусе.

Опротивели Марусе
Петухи да гуси.
Сколько ходит их в Тарусе,
Господи Исусе!

«Вот бы мне такие перья
Да такие крылья!
Улетела б прямо в дверь я,
Бросилась в ковыль я!

Чтоб глаза мои на свете
Больше не глядели,
Петухи да гуси эти
Больше не галдели!»

Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Исусе!

1958

[Жулик]

«НА КРЫЛЬЦЕ СИДИТ СОБАЧКА С МАЛЕНЬКОЙ БОРОДКОЙ...»

Песенка о девочке Марусе, которой ой как худо в городе Тарусе, занимает в авторской песне какое-то непонятное место. За другими песнями, как правило, стоит физически осязаемый бард, которого можно (или, по крайней мере, можно было) увидеть, послушать, пощупать. За этой песенкой реального лица как бы нет и никогда не было. Ее всегда любили, всегда много пели, но — сами, между собой. И всегда удивляло, какая в ней загадочная интонация: то ль томленье, то ли шутка, то ли горькая беда.
«Слушай, чья это вещь?» — спрашивал я кого-нибудь, удивляясь в очередной раз. «Это Заболоцкий», — отвечали с готовностью. Про стихи я и сам знал. «Музыка чья?» — «Володи Красновского». — «Кто это?» Пожимали плечами. Мало ли, мол, на Руси бардов. «Это который из Куйбышева?» — «Нет, там Краснопольский». — «Ну да, конечно», — ретировался я стыдливо, а сам думал: надо бы с этим Красновским познакомиться, что ли.
Так и тянулось.
После случившейся осенью 1984 года кончины Юрия Визбора стали выходить его книги, и в одной из них под фотографией двух полуголодных молодых людей, которые жадно насыщаются чем-то жидким из общей глубокой тарелки, я нашел следующую подпись: «Владимир Красновский — ближайший товарищ Юрия Визбора». К сему прилагалась цитата из бумаг самого Визбора: «Нас, встретившихся ему, было много, но не все и не всегда понимали, что имеют дело с Учителем».
Тут я понял, что просто ничего не понимаю.
Годами встречал я у Визбора одних и тех же ближайших его товарищей. Если бы Красновский относился к их числу, то где он, извините, скрывался? Как могло случиться, что его никогда не было ни на Новый год, ни на визборовских днях рождения, ни когда просто общались по песенному делу?
Непонятно и другое. Всякий, кто хоть немного знал Визбора, подтвердит, что тот не выносил, чтобы его учили. И на похвалу был скуп. Каким же должен быть человек, которого Визбор назвал Учителем? Да еще с большой буквы!
«Спроси Макса», — посоветовала Ада Якушева.
Максим Кусургашев, ветеран радиостанции «Юность», жарко гудит в телефонную трубку. «Ну да, конечно! Они как появились в 52-м в МГПИ, так и ходили вдвоем, а я уже был на третьем курсе! Хаим играл на табуретке! Я уже был инструктор, они со мной в первый раз пошли в турпоход, так вот Хаим играл на табуретке, понимаешь? Арпеджио учил его гитаре». — «Погоди, какой Хаим?» — «Ну, Визбор. У него в институте был такой псевдоним — Хаим Дронк. А у Володи — Арпеджио Пиццикатто. У нас у всех были псевдонимы». — «Зачем?» — «Не знаю. Я был Мустафа». — «Так, говоришь, Визбор назвал Красновского учителем в том смысле, что учился у него играть на гитаре?» — «Да нееет, что ты! Володя в этой паре был лидером! Лидером, понимаешь? Всегда! Понимаешь, они всегда были вместе! В одном классе, потом на одном курсе, потом опять в школе — преподавателями, потом в армии. Неразлей вода! И Хаим смотрел на Володю снизу вверх».
Ну, не знаю. Сколько помню Визбора, лидером всегда и всюду бывал только он. Исключительно он! Такая органика. Или Кусургашев знал какого-то другого Визбора? Все-таки пора повстречаться с Красновским и спросить его самого.
А потом было так. В «Горбушке», то есть в ДК имени Горбунова в Филях, шел вечер песен, созданных теми, кто учился в МГПИ. Не буду называть блистательных имен, они общеизвестны. В какой-то момент ведущий прервал выступления и сказал в микрофон примерно следующее. Недавно на станции метро «Киевская» при пересадке с линии на линию скончался от сердечного приступа наш, было сказано, дорогой друг, соавтор Визбора и Ряшенцева по гимну МГПИ, автор многих любимых нами песен Владимир Красновский. Сохранилась запись последней Володиной песни, созданной им незадолго до смерти. Сейчас, сказал ведущий, она прозвучит.
Включили запись, послышался звук гитары, я впервые услышал голос Красновского, и что-то вдруг сжалось внутри — голос пел мои стихи.

У души моей вот-вот
Загремят раздоры с телом.
Намекнула между делом
Душа телу на развод...

Разведутся, разойдутся —
Тело вниз, душа наверх,
А я бедный куда денусь,
С кем остаться мне навек?

С телом в темень не хочу —
Чем в бездушии заняться?
К душам жить не полечу —
Ни прижаться, ни обняться.

Мне бы с вами, мне бы с вами
Хоть на корочке сухой.
Хоть на краешке скамьи —
С вами, милые мои.

Вот и повстречались.
Небольшое это стихотворение было написано в один из моих не лучших дней под диктовку сердечного приступа. Видимо, Красновский всё хорошо понимал о своем здоровье. С тех пор мне больше не доводилось слушать эту песню. В тот единственный раз музыка и исполнение Владимира Красновского показались мне замечательными, и не было желания сравнивать его работу с тем, как поет этот стих Александр Суханов. Неподходящий я тут судья.
На свои вопросы к Красновскому я тоже пока не имею ответов. Да и нужны ли они теперь?
Зато не раз возникала и, полагаю, будет возникать в нашем общем воздухе загадочная и как бы ничья песенка про девочку Марусю.
То ль томленье, то ли шутка, то ли горькая беда. У Николая Заболоцкого эта вещь называется «Городок».

«Вечерний клуб», 30 января 1996 г.

[Жулик]

МОЖЖЕВЕЛОВЫЙ КУСТ

Музыка Александра Суханова (1973)

Музыка Дмитрия Левицкого (конец 6О-х)


Я увидел во сне можжевеловый куст,
Я услышал вдали металлический хруст,
Аметистовых ягод услышал я звон,
И во сне, в тишине, мне понравился он.

Я почуял сквозь сон легкий запах смолы,
Отогнув невысокие эти стволы,
Я заметил во мраке древесных ветвей
Чуть живое подобье улыбки твоей.

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Остывающий лепет изменчивых уст,
Легкий лепет, едва отдающий смолой,
Проколовший меня смертоносной иглой!

В золотых небесах за окошком моим
Облака проплывают одно за другим,
Облетевший мой садик безжизнен и пуст...
Да простит тебя Бог, можжевеловый куст!

1957

[Жулик]

ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ

Музыка Сергея Бальцера (1980)

Музыка Владимира Бережкова (1978)


В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.

Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где всё разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба — лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.

Там на ином, невнятном языке
Поет синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.

Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И всё ли вы забыли?
Теперь вам братья — корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.

Теперь вам сестры — цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята...
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.

Ему еще не место в тех краях,
Где вы исчезли, легкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.

1952

[Джулия]

СПАСИБО!!!!

[Alencha]

Некрасивая девочка.

Среди других играющих детей
Она напоминала лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватых кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.

Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё.
Она ж за ними бегает по следу.

Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!

И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!

Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!

И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье, -
Младеньческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.

А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?

Этот ответ отредактировал Alencha Nov 6 2006, 08:00 PM

[Жулик]

Alencha!
Спасибо за стихотворение.

[Alencha]

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Задрожала машина и стала,
Двое вышли в вечерний простор,
И на руль опустился устало
Истомленный работой шофер.
Вдалеке через стекла кабины
Трепетали созвездья огней.
Пожилой пассажир у куртины
Задержался с подругой своей.
И водитель сквозь сонные веки
Вдруг заметил два странных лица,
Обращенных друг к другу навеки
И забывших себя до конца.
Два туманные легкие света
Исходили из них, и вокруг
Красота уходящего лета
Обнимала их сотнями рук.
Были тут огнеликие канны,
Как стаканы с кровавым вином,
И седых аквилегий султаны,
И ромашки в венце золотом.
В неизбежном предчувствии горя,
В ожиданье осенних минут
Кратковременной радости море
Окружало любовников тут.
И они, наклоняясь друг к другу,
Бесприютные дети ночей,
Молча шли по цветочному кругу
В электрическом блеске лучей.
А машина во мраке стояла,
И мотор трепетал тяжело,
И шофер улыбался устало,
Опуская в кабине стекло.
Он-то знал, что кончается лето,
Что подходят ненастные дни,
Что давно уж их песенка спета,-
То, что, к счастью, не знали они.

[Жулик]

Как много прекрасных стихов у Н.Заболоцкого!

[Alencha]

Старость.

Простый, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она, -
Они на листья золотые
Глядят, гуляя до темна.

Их речь уже немногословна,
Без слов понятен каждый взгляд,
Но души их светло и ровно
Об очень многом говорят.

В неясной мгле существованья
Был непреметен их удел,
И животворный свет страданья
Над ними медленно горел.

Изнемогая, как калеки,
Под гнётом слабостей своих,
В одно единое навеки
Слились живые души их.

И знанья малая частица
Открылась им на склоне лет,
Что счастье наше - лишь зарница,
Лишь отдалённый слабый свет.

Оно так редко нам мелькает,
Такого требует труда!
Оно так быстро потухает
И исчезает навсегда!

Как ни лелей его в ладонях
И как к груди ни прижимай, -
Дитя зари, на светлых конях
Оно умчится в дальний край!

Простый, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она, -
Они на листья золотые
Глядят, гуляя до темна.

Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь всё страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.

[ded pavlo]

А какие чудесные у Николая Алексеевича юмористические стихи. Смешные, но ничуть не злые, не желчно-ядовитые как у других:

НЕПРАВИЛЬНОЕ БОГАТСТВО

Павел, чтобы стать богатым,
стал писать стихи канатом.
И помог ему канат:
Павел сделался богат.

ПОЛЬЗА ОТ МОЛИТВЫ

Я желанием горю
с девой повстречаться,
но молитву сотворю –
и на душе прохладца.

ПОКУПКА ЖЕНЕ ШУБЫ

Прелестну шубу я купил,
жена моя в наряде.
Подумать – сколько скрыто сил
в двухмесячной зарплате!

* * *

У некой дамочки с изъяном был роток,
Он у нее неплотно закрывался.
Изъян был невелик, но кофею глоток
Из дырочки подчас на платье проливался.

Муж Теофраст терпел, терпел, –
Но всякому терпенью есть предел, –
И, разозлясь однажды на уродку,
Он хвать ее по подбородку!

Тра-тарарах! Закрылся с треском рот.
И с той поры доселе
Красавица с закрытым ртом живет
И, что ни день, теряет быстро в теле.

Мораль: хоть ты и Теофраст,
Но в медицине, братец, не горазд.

Г-ЖЕ ЕКАТЕРИНЕ ИВАНОВНЕ ШВАРЦ
(урожд. Обуховой)
По случаю исполнившегося двадцатилетия
со дня её первой встречи
с господином надворным советником
Евгением Львовичем Шварцем
на балу у князя Кувшинчикова

Катерина, дочь Ивана,
Ровно двадцать лет назад
Повстречала род тюльпана,
Украшающего сад.

Этот маленький тюльпанчик,
Катериной взятый в дом,
Нынче даже на диванчик
Помещается с трудом.

Славься сим, Екатерина,
Ты прекрасна, как всегда!
И дородный сей мужчина
Так же славься иногда!
(28 мая 1948)

СЧАСТЛИВЕЦ

Есть за Пресней Ваганьково кладбище,
Есть на кладбище маленький скит,
Там жена моя, жирная бабища,
За могильной решеткою спит.
Целый день я сижу в канцелярии,
По ночам не тушу я огня,
И не встретишь на всем полушарии
Человека счастливей меня!
(1950)